Это очерк Петра Китаева о городе Алапаевске, написанный им в 1883 году. Мы не знаем, кто он, по каким делам останавливался в городе, не имеем
никаких сведений о том, как сложилась его дальнейшая судьба. Мы помним о
нем лишь потому, что в отличие от многих других, приезжающих в наш
город, или проезжающих через него, он оставил очерк «Проселочными
дорогами», который были опубликован в «Екатеринбургской неделе» и
сегодня является одним из немногих свидетельств о жизни Алапаевска в
конце XIX века.
"Мне нужно заехать в Алапаевск; почему мой ямщик, оставляя в стороне прямую дорогу на Тагил, сворачивает на варварско-убийственную дорогу на Алапаевск. <...>
Вот и Алапаевск. При въезде - на горе, по левую сторону дороги стоит деревянная кладбищенская церковь; после я был здесь и любо¬вался великолепным видом, селение все как поднесено; виден завод со множеством корпусов, со своими высокими трубами; вправо сосновый лесок, внизу под ногами Нейва с красивыми изгибами, окаймленная известковыми горами причудливых форм. <...>
Этот ранее уездный, теперь заштатный городок(сноска 1) расположен по обе стороны пруда, образуемого речкою Алапаихой, а с юго-восточной окаймляется рекою Нейвой. Местность довольно высокая, в особенности южная сторона селения, лежащая по ту сторону плотины. Старый железоделательный завод на речке Алапаихе заброшен, новый же находится на краю города у довольно большого пруда, образуемого Нейвой; по имени этой реки и города завод называется - Нейво-Алапаевским.
Мы оставляем описание завода и его действий для специальной статьи, а потому переходим к селению. Улицы прямые, довольно широкие, некоторые из них вымощены шлаком (заводские отброски), что уничтожает грязь во время ненастья, зато есть улицы, непроходимые во время дождей, как убедился после. <...>
Домики мастеровых похожи более на городские, чем на деревенские; впрочем, каменных домов мы насчитали не больше пяти. Обыкновенно же дом мастерового представляет из себя бревенчатую избу, иногда на каменном фундаменте, довольно высокую, крытую тесом; на улицу выходят три окна; рядом с избою ворота во двор, который содержится в большинстве случаев довольно опрятно, по другую сторону избы располагаются службы; назади усадьбы всегда находится огород, в котором иногда отделяется место для садика; избы разделяются тесовою перегородкою на две половины: одна чистая - горница, другая «стряпущая» с кухонною русской кирпичной печью; в избе чисто, «приборно». Это обыкновенный тип, построек мастеровых на Уральских заводах. Домики служащих расположены также, но только они побольше, окон в 5-7 и имеют три-четыре комнаты. Церковь здесь одна, если не считать кладбищенской, о которой мы уже говорили; архитектура ее ничего особенного не представляет, а также и внутреннее убранство; если же что и бросается в глаза, то это решетка ограды, изящно сделанная из железа, а так как церковь рас¬положена на возвышенном берегу «старого» пруда, то сделаны спуски, тоже обнесенные решетками и выложенные камнем; здесь люби¬мое место гулянья публики. Советовали бы мы, кому подлежит это знать, насадить деревьев в ограду: это украсило бы виды и кроме того хотя было бы маленькое местечко для гулянья деткам. <...>
Из зданий обращает на себя внимание помещичий дом, в котором теперь живет, кажется, управитель; тут хорошенький садик, но, к сожалению, недоступный публике; это не то, что в Нижне-Тагильском заводе, где Демидов предоставил публике великолепнейший заводской сад. Большое также и красивое здание - госпиталь. <…>
Население Алапаевска разделяется на мещан и мастеровых; сообразно с этим существует два управления: городская управа и волость. Нельзя сказать, чтобы это деление было полезно: городская управа, например, сваливает некоторые свои обязанности на волость, а та наоборот. Население занято исключительно заводскими и горными работами; правда, что далеко не всем представляется возможность достать работы на заводе, и излишний народ занимается посторонними работами, не имеющими никакого отношения к заводской специальности. Большинство рабочих получают плату задельную (сноска 2); заработок простирается от 70 до 30 рублей в месяц; работы производятся «посменно», т. е. одни работают день, другие ночь. Кроме собственно мастеровых, есть еще класс служащих, «приказных», как их здесь называют; они занимают должности в конторе, служат смотрителями, магазионерами (сноска 3) и: т. п. и считаются уже аристократией среди местного населения. Мастеровые, насколько я успел заметить, гораздо умственно развитее земледельческих крестьян, есть много из них грамотных; это объясняется тем, что в заводе еще с тридцатых годов существовала школа, да и самый горнозаводский труд, понятно, действует развивательнеё на умственные способности, чем однооб¬разный труд пахаря. Начальных школ здесь две - мужская и женская; о последней мы слышали весьма хорошие отзывы; содержатся они обе за счет земства; только заметим г. попечителю училищ, если он есть, что помещения школ из рук вон плохи, право, хуже конюшен на Хреновском заводе. Нам кажется, что следовало бы заводам устроить специальное мужское училище, наподобие того, какое существует в Нижне-Тагильском заводе и содержится на счет Демидова; это была бы затрата производительная, так как подобное училище дало бы заводам подготовленных служащих.
В Алапаевске порядочный каменный гостиный двор; бывает две: значительные ярмарки; сбор за лавки и за места на площади поступает в пользу местной церкви."
Сноски:
1 В 1781-1797 гг. Алапаевск был уездным городом, затем был выведен из состава (штата) уездных городов и стал, таким образом, заштатным городом.
2 Задельная плата – вид заработной платы.
3 Магазионер, магазинер – заведующий складом, заводским магазином.
Петр Китаев. Проселочными дорогами // Екатеринбургская неделя.
1883, М 27. 13 июля. С. 441-444; :Ns 31. 1883, 10 авг. С. 499-503.
Таков был город.*
А каковы были люди, его населяющие? Они тоже - такие живые - сходят в наше время со страниц очерка Петра Китаева.
Вот что рассказывает ему о нравах «минувших, но недавних дней» жена одного из обывателей, без приглашения вторгшаяся в разговор приезжего со своим мужем:
- Вот поверите ли, был здесь один чиновник, так тот бывало в ненастье всегда ездил из гостей на сотских и десятских, сядет ему на плечи, тот его и везет, потом другой на смену. Потеха!
- И что же, не отговаривались эти чины от исполнения сей несвойственной им обязанности?
- Помилуйте, дело их подневольное, да и народ-то здесь, я вам доложу смирный, ведь только, как говорится, кто раньше встал, палку взял, тот и капрал.
Как купился Петр Китаев на эти слова! Отнюдь не смирный здесь был народ, а совсем даже напротив. Вот что писал в своем рапорте в правление заводами 31 марта 1823 года ревизор обер-берг-мейстер А.Н. Архипов, который после трех лет наблюдений за образом жизни, принятом на Алапаевских заводах, сделал просто убийственные выводы о царящих здесь нравах: "Характер служащих людей в Алапаевских заводах ваших одинаков с характером поляков. Первые столь же хитры и предприимчивы, как вторые, так же высокомерны в чести, как низки и подлы при обращении их дел в противоположную сторону; столь же нетерпеливы в исполнении дел, требующих постоянного терпения; трудолюбивы, деятельны и покорны в службе при нищете и ленивы в улучшенном против сего положении. Но, будучи вовсе не просвещены в сравнении с поляками, бывают постоянными, к сожалению, в одних только пороках, мстительность их порой доходит до смешной и даже невероятной степени.
Наклонность к пьянству и распутству, так же как и к междуусобному беспокойству и ябедам, очень развиты. Хотя не всякий живущий здесь подлежит всем этим порокам, по крайней мере я обращал беспрерывное внимание на всех, мне известных, и не нахожу исключений.
Я искал причины: почему бы здесь именно таковые люди, и не нашел в сем отношении ничего более, как только то, что во времена общего владения Верх-Исетским, Невьянским и здешними заводами при покойном Савве Яковлевиче, населены последние людьми порочными, ссыльными за преступления, так как с начала заведения сих заводов и во время казенного содержания они наполнялись таковыми же, коих начальство не терпело в Екатеринбурге. Таким образом, корень здешних приказчиков и служителей произошел от екатеринбургских приказных пьяниц и воров, корень рабочих от преступников.
Самая похвала, которою хотят показать здесь достойного человека, доказывает худую нравственность людей. Здесь в этом случае говорят: «Он добрый ядуга», то есть хороший ябедник, а потому от всякого огрызается, вследствие того всех алапаевских жителей называет «алапаевский сжог». Можно ли после этого иметь необузданное доверие к таким людям? Служить с такими людьми - одно и то же, что в живых испытывать мучения, предназначенные грешникам при их смерти.
Можно ли в чем-либо положиться на их бескорыстие и усердие в службе? Варварские мысли побуждают их думать только об одной своей пользе, которую почитают единственно в деньгах, не заботясь нисколько о пользе других, кто бы сей другой ни был; следовательно, и усердие их в службе является только в двух случаях: когда служба приносит деньги, каким бы то ни было образом, или от страха перед наказанием по обнаруженному преступлению и от надежды на защиту. Обстоятельство сие минуется и усердие к службе мгновенно исчезает...»
Жестокий, но справедливый приговор, правильность которого подтверждается всей предыдущей и последующей историей города! Большинство конфликтов на заводе происходит из-за произвола управителей, приказчиков и служащих, назначаемых из бывших же мастеровых и приписных крестьян, позднее непременных работников. Ведь всякий раз, наводя порядок, безжалостно наказывая зачинщиков выступлений - их бьют батогами и плетьми, отправляют в вечные каторжные работы в Сибирь, на Нерчинские заводы, - всякий раз требования бунтующих признаются, при казенном управлении - горными начальниками, впоследствии - владельцами заводов, справедливыми, всякий раз указывается выплатить задержанную зарплату, зачесть работу, прекратить обсчеты. Но проходит какое-то время - и все возвращается на круги своя. Не-е-ет, народ в Алапаевске во все времена жил далеко не смирный!
Вот какими увидел потом Петр Китаев горожан воочию.
«Во время прогулки идем мимо одного дома и, далеко не подходя, слышим песни, стукотню. Мой спутник объясняет мне, что тут свадьба. Около окон стоит порядочная кучка любопытствующих, присоединяемся и мы. Дым коромыслом стоит в комнатах: некоторые гости пьют, другие неистово тянут: «Гей, гей ты рябина моя». Кто-то кого-то угощает:
- Пропустим, Вася, по единой!
- Не хочу, сейчас долбанул!
- Пустое, брат, пустое: палка на палку не годится, а водка на водку можно. Добро бы человек не пил, а то помнишь, как на выборы накатились. Важно!
Проходит парочка под руку: это молодые. Кто-то, пошатываясь, подходит к ним, становится перед самым носом, выпивает рюмку и орет:
-Горько!
Молодые, конфузясь, целуются.
Навстречу идет толпа пьяненьких мастеровых, с ними две бабы. Впереди молодой парень с гармоникой речитативом напевает:
Ах, зачем тебя я, шельму
Так жестоко полюбил?
Никакому подмастерью
Я тебя не уступил!
- Полно, Митюнька, канитель тянуть. Эй, бабы, катай плясовую!
Улица оглашается ухарской песней:
Кабы то вера была,
Да жена мужа продала;
Я бы своего варнака
Продала бы, продала;
Я б купила молодца
Размолоденького!
Песня оживляет мастеровых, парень подлаживается на гармонике под мотив, и тут же устраивается пляска.
- Что это у вас сегодня гуляют? - спрашиваю я своего спутника.
- А, видите ли, двухнедельное жалование выдали, вот и выходит праздник».
Это мастеровые.
А что же местные, так сказать, «сливки общества»?
А вот и они: «Захожу в церковную ограду, где уже есть гуляющие. С пруда тянет ветерок и доносится запах гнили. Гуляющие - местная аристократия - размещаются кучками. Вот две барыни громко-прегромко рассуждают о событиях дня, и достается же бедным обывателям и обывательницам, попавшим «дамам» на зубок.
- Говорят, что в монастырь все собиралась, а вот подвернулся первый прохвост, и вышла замуж.
- Да уж что толковать, оба хороши, тот из гимназии-то за пьянство был выгнан, сокровище! Погодите, даст уж он знать отцовским капиталам, благо не добром нажиты.
Рядом кавалер и барышня:
- Вчера я у Ефима Андреевича видел коробку с конфетами, а на ней портрет княгини Черногорской, ужасно на вас похожа, должно быть, очень хорошенькая!
- Экий вы пересмешник, - ухмыляется дама и поправляет на груди какой-то несообразной величины бант.
Неподалеку двое молодых людей:
- Читал ли ты, братец, в «Наблюдателе» сочинение «В наше смутное время?»
- Нет, не читал.
- Хорошая вещь, прочти, советую, тут одна барышня выведена, понимаешь, нашего поколения...
- Эй, будет дремать-то, пойдем лучше, чиркнем по рюмашечке-милашечке! - приглашает один обыватель другого.
Пора и мне уходить: от пруда становится сыро».
Какая милая пустопорожняя болтовня! Никто из них даже не подозревает, что их ждет всего через четверть века. Они сплетничают и злословят, читают романы бездарного Летнева в недавно начавшем выходить «Наблюдателе», и даже в мыслях не держат, что их жизнь уже измерена и найдена слишком легковесной... Что скоро мужики, такие, как тот, которому совсем недавно один из заводских администраторов, охотясь страдою на покосах, выстрелил прямо в лицо, «приняв мужика за тетерку, и остался по сему делу невинным» (об этом случае вечером за чаем расскажет Китаеву хозяин квартиры, у которого он снял комнату) скоро такие мужики потребуют расплаты за все, и бунт их будет кровавым и беспощадным...
Но это все еще впереди. А пока что наш путешественник стоит вечером у раскрытого окна и видит, «как в темноте высоко пышет пламя из доменных печей, зарево разливается на далеком пространстве, искры вылетают из труб, слышится стук молота, грохот машин. Там на заводе, несмотря на ночь, жизнь, суета. А в селении тихо, только в соседнем кабаке еще шум: это запоздалые мастеровые прогуливают потовые гроши, чтоб завтра, чуть свет, с больной головою снова идти на свой огненный труд...»
Олег Шамрицкий "Путешествие по казенной надобности" 01.05.2012
